Я в тихом номере отеля, который стоит посреди Торштрассе, где я, кажется, все еще в попытке купить квартиру, хотя съемщица не отвечает, не прислала нужные документы и все подвешено.

Несколькими часами раньше мне было плохо, тряслись руки и хотелось бежать. Но мы собирались в Икею. Несколькими минутами после того, как мы все еще собирались в Икею, я постучала и попросила поболтать, потому что что-то уже подступало к горлу и душило.

Оказалось, мы оба одинаково были «не уверены». Оказалосось, что все, что чувствует и думает один в какой-то степени знает другой. Я много плакала, он иногда обнимал, и перед тем как спуститься к такси, он взял меня за плечи и очень четко, отстраненно и немного зло сказал «Аня, тебе надо прямо сейчас взять себя в руки». И в этот момент я очень четко увидела того, что меня гложило: я бы не хотела, чтобы он так говорил с детьми, которые, наверное, могли бы у нас быть, но уже никогда не будут.

Наверное, единственное, что страшно – это одиночество, и полное бессилие и непонимание, как выбраться из дыри, как что-то строить. Мой мир – перепаханное поле, и я не понимаю, ждать ли новых цветов, идти по нему напролом по грязи или просто свернуть удочки и убежать. И впервые бежать хочется только домой, как маме. Я очень надеюсь полтетеь туда уже в ближайший понедельник.

Пожалуй, все же это были первые плоды чуть более осознанных отношений, когда хотелось знакомить друг друга с друзьями, обсуждать будущее и очень медленно учиться чем-то делиться. Мне до сих пор непреодолимо сложно выплескивать все сразу в моменте, и я все также консервирую части, но, думаю, все же все меняется к лучшему. Очень медленно, шажками, но я просто буду верить именно в это.

Моя девочка, я тебя люблю. Мы выкарабкаемся, обязательно.