Красивейший французский акцент оповестил; "Вы приземлились в Женеве". В маленьком аэропорту все улыбались, охранник камеры хранения пожелал мне классного перелёта до Мадрида, меняя мелочь на ячейку в сейфе, а девушка в зелёном переднике подарила аккуратное наливное яблоко - фестиваль урожая. Каждый раз уезжая из России поражаешься этой доброте и открытости иностранцев, каждый раз вдыхаешь её в себя, словно впервые, и каждый раз вскоре ею насыщаешься.

Так странно видеть людей впервые, после многих месяцев. Непривычен их голос, улыбка, манеры. И первые пять минут слабо понимаешь, чем же это создание, стоящее перед тобой, так запало в душу, а потом всё вдруг снова становится на круги своя, через 5 минут ты уже тонешь в прошлом, уже чувствуешь себя с ними как раньше, как привычно, и заново открываешь их, заново начинаешь интересоваться. Будто кто-то взял за руку и провёл по коридорам прошлого, уже непривычного, но всё такого же родного и личного прошлого.

Моя водка, книга и шоколадки киндер заполонили весь стол в красной гостиной, а мы отправлялись гулять по городу. Озеро отражало небо, разбиваемое лишь каплями огромного фонтана, иностранцы ссорились в кафе, прохожий парень пытался закадрить девушку в голубых джинсах из сербии, а маленькие улочки скучали от одиночества и меркли в свете витрин.

Мы сидели на площади, в ожидании столика в ресторане напротив, и пили вкусное белое вино. Этот мужчина напротив меня в очередной раз оказался ближе, чем казалось. Что бы между нами не случилось, это было давно и не долго, и, как мне казалось, могло бы уже сто раз стереться новыми знакомыми и жизнью за пределами РФ. Но он столько всего обо мне помнит. Конечно, он вообще всё помнит, китайский и содержание всей мировой литературы, но всё же. Он совсем сбил меня с ног своей семейственностью, я думала будет битва полов, но он спросил: "как твоя мама?" и "чем теперь занимается брат".... и только приехав домой я поняла, что совершенно ничего не узнала о нём..
Он вспоминал свой отъезд и говорил, что любит Москву за ту маленькую жизнь, которую прожил там. А я люблю его Москву за ту маленькую жизнь, что прожила там с ним, зная, что только там и только тогда он был действительно по-настоящему только мой, только со мной.

С площади мы переехали в ресторан. Там подавали исключительно салаты и исключительно с курицей. Мой, правда, был облагорожен стружкой бекона, которую мой собеседник щедро наколол на вилку, посыпая историями. Он так мило обо мне заботился, держал каждую существующую дверь, выбирал алкоголь, платил за всё и безропотно слушал мою бесконечную громкую болтовню. Я почему-то очень много говорила. Как будто меня наконец выпустили из клетки и развязали клюв. Как будто всё это время я хотела увидеть его не чтобы говорить о его успехах, слушать его потрясающие истории и обсуждать его интересные мысли, а только чтобы дать выйти из себя всему, что накопилось. А он умеет слушать, и умеет это делать лучше меня. И если в моей жизни люди садятся напротив, чтобы рассказать обо всём, то я, видимо сажусь напротив него. Мы говорили о чём-то отстранённом, но каком-то особенно личном. Он сказал, что боится детей, рассказывал про маму, сестру и почти ничего о новых проектах. А их как всегда немерено. Но мне отчего-то всегда так легко с ним, легко подшучивать над ним, зная, что он поймёт, и, иногда мне кажется, что именно это и привлекало его во мне - он сделал такое множество умопомрачительных вещей, что его можно просто выставить в музее и молча созерцать, а мне почему-то всегда удавалось его подстёбывать, восхищаясь и одновременно превращая его заслуги в нечто значительно более тривиальное.

Парой недель ранее, ночью, они с друзьями прыгали с парапланом с самой высокой горы, которую видно из центра города и бесконечно парили в небе. И это то, что он делает всегда - ежечасно - куда-то кидается и парит.