Полежав младенцем, переодевшись и съев овощи на пару, я села на деревянную скамейку сауны. Девушка в зелёном купальнике добротно полила камни водой из бутылочки, отчего вся сауна на пару минут пропиталась терпким запахом свежей мяты. Пар кружил вокруг хаотичным облаком, впитывался в поры, и скатывался во внутрь через нос мятным холодком.
Выплыв из прохладного бассейна, я как-то неожиданно вышла напротив подсвеченного синем Храма Христа. Воздух резко посвежел, и почему-то подмораживал. Я шла в сторону музея фотографии знакомиться со Свибловой и думала, что ведь и правда: я никому ничего не должна, даже тому пресловутому коврику в душном зале. А ещё думала о том, что в вагоне, который дотащил меня до Кропоткинской, стояла пара влюблённых. Она всё целовала его ухо, а он как-то добро сжимал её руки. Женщина с ребёнком никак не могла оторвать от них взгляд и тепло-тепло улыбалась. А я ведь ни разу не замечала, что зимой в Москве, в метро матери с детьми улыбаются. Может потому, что я сама никогда этого не делала... Как бы там ни было, в МАММ была шумная вечеринка, кишащая, как тут любят это называть, образцово показательными хипстерами. Если на моём языке, то просто молодёжью, не скрывающей собственный вкус и безграничную любовь к одежде и собственному эго. Молодёжь эта пила коктейли в пластиковых стаканчиках, танцевала под приятный сет диджея, миксующего то ли музыку, толи алкоголь в углу. Меня подхватила очаровательная девушка Аня, так тепло улыбающаяся, что хотелось с ней дружить на всю жизнь. Она пообещала проводить меня к ним бесплатно, пригласила всех моих друзей и родственников, сунула каллиграфически написанный номер мобильного на полоске беленькой бумаги и довела меня до офиса Ольги. Офис был зелёный, прокуренный, заставленный стаканами виски и людьми. Один из них встал пожать мне руку и перейдя с испано-итальянского вежливо соврал на корявом русском, что ему: «Очень приятно».
* * *
В мыслях о моих собственных работах, судорожно вспоминая, как создаётся PDF-файл и на каком из компьютеров все мои старые проекты, я вышла обратно в царство белоснежных стен. Стены, к слову, были прекрасны. Помимо немаленькой коллекций фотографий русской деревни, Ялты и фабрики 1910 года, странной инсталляции с бегущей строкой кричащей что-то из серии «Вовчик лучший» было очень много Кубрика. К моему стыду, у нас с ним пока ничего не было, но я намереваюсь срочно это изменить. Он гений, правда. Таких потрясающих постановок, естественных, с идеей я ещё не видела. Очевидно, что он не просто просил ему позировать, он ждал момента, секунды, когда окружающий мир заигрывал с моделью, останавливался, замирал и ждал, пока Стэнли нажмёт на спуск затвора. Его взяли работать в LOOK через четыре года, после того, как папа подарил ему камеру. Его цирковая серия безумно напомнила нежно любимую «Большую рыбу» Бартона. Такая же реальная и в то же время сказочная, как достоверный фантастический рассказ.
На третьем этаже висело ещё много Vogue. Выставка, сделанная под надзором самой Свибловой – танцы в моде. Если бы Дега был жив, он, наверное, бы улыбнулся. От нарочито сексуальных, до нежных и воздушных – фешен съёмки и просто профессиональные танцовщицы-красотки – они кружили по двум этажам в белоснежных пачках, с идеальными осанками. Моя маленькая мечта – это снимать бекстейдж балета. Балет – это ведь самое скучное зрелище на земле! Это как марш солдат и размазывание сметаны по тарелке. Всё настолько идеально, что до зевоты скучно. Но за кулисами ведь совсем другое. Там эти безликие зефирные девочки превращаются в женщин. У них появляется стервозная улыбка, развязываются пуанты, растягиваются связки, там им дают желанные роли, там им изменяют мужчины и там же им аплодируют их учителя. За кулисами они ставят идеальные, как они, букеты цветов в воду и идут смывать косметику. Я влюбилась в «Урок танцев» Дега лет в тринадцать, и с тех пор не отпускала эту маленьку- воплотимую, но заветную мечтушку.
* * *
На лавочке в метро, обтянутой коричневой покрышкой, мерно подскакивая и неуклюже поворачиваясь, лежит пьяноватый мужчина. Его чёрная сумка отъехала куда-то в противоположную сторону от него и открылась. Вагон набит людьми, с другого конца лавки сидит насупившийся блюститель порядка в электрически-синей куртке с аккуратным серым меховым воротничком, и презрительно поглядывает в сторону неудачника-пьяницы. Напротив, парень в больших оранжевых ботинках прищурься подсмеивается, наблюдая за корчениями бедолаги. У него та кривоватая улыбка, что не сходит с лица деревенских парней, думающих, что они и банка пива смогут захватить мир. На станции «Тверкая» полусонный пассажир вдруг резко трезвеет, вскакивает и начинает пробираться к дверям. Кто-то его останавливает и показывает в сторону открытого чёрного портфеля. В вагон вламывается волна пассажиров, девушка с ай-падом садится рядом, ещё трое мужчин заменяют того одного владельца портфеля. Девушка медленно и неумело пытается набрать два слова, возя пальцем по стеклу планшета, а парни глазеют по сторонам. Мужчина с прищуром всё так же прищуривается, только теперь гораздо ехиднее, видно, что он знает то, чего эти новые пассажиры уже не поймут. Он же был тут раньше, судил пьяного, а теперь так же судит их, которые заняли его место. В жизни, по-моему, всё примерно так и бывает: сидишь себе в своём вагоне, подпрыгиваешь в такт поезду, соседи по лавочке напиваются, трезвеют, разговаривают, подмигивают, а потом вдруг резко вскакивают, забывая портфели и выпрыгивают наружу. Что там вообще не очень понятно, но они все почему-то вечно спешат сойти с твоего поезда, так что наверняка там что-то очень и очень важное. И когда все вроде бы убежали, заходят новые, разгоряченные, краснощёкие, с непривычнымы чертами лица и в джинсах по моде. Но всегда напротив остаётся кто-то один, кто так же давно, как и ты, сидит и покачивается, как воробушек на ветке, он сидит и наблюдет. И вот когда снова бал, и все гости новые, он один помнит тех, кого вы оба знали, и тянет поговорить именно с ним, у вас же есть пара- тройка истории, чтоб вспомнить, пара-тройка старых пассажиров, чтобы обсудить.
Я в этот раз решила, что не буду звонить все тем, кто уже третий год пытается сделать пересадку на Чеховской, пусть идут, у них наверняка важные дела. Я поеду сама дальше, вдруг они случайно зайдут в мой вагон опять, там и встретимся. Всё равно наше метро мечется от конечной до депо и обратно, только туда в сопровождений мужского, а обратно – женского голосов. Главное помнить – никто из нас ничего не должен другому. Ни я вам, ни вы мне... ни даже сиреневому коврику для занятий йогой.